— Отчего же? Мы как раз ее любим, — возразил Понизов.
— Я сказал: нормальный! — вспылил Пятс. — До Сталина не предполагал, насколько легко оболванить целую нацию. Еще вчера никто и звать никак, — один из двух-трех десятков. А года не прошло, — вся страна взахлеб славит как «отца народа». Обворовывают ее, вырезают семьями, по тюрьмам распихивают. А она славит! Как-то на банкете в Кремле в разговоре со Сталиным я пошутил: «Советские материалисты особой породы. Готовы согласиться, что всё в мире конечно. Допускают конец цивилизации, даже конец света. Но только не конечность советской власти. Это вечно!» Сталин усмехнулся в усы. Ему понравилось.
Пятс задышал натужно. Силы его вновь иссякли.
Понизов, которого разговор, по правде, захватил, подлил ему коньяка, — будто бензинчику на головешку плеснул. Мутная от катаракты роговица пациента вновь озарилась, подсвеченная внутренним жаром.
— Я не люблю вашу нынешнюю власть — это правда, — подтвердил Пятс. — Но, милый доктор, кого вы обвинили в ненависти к русским? Я — православный, русский по матери. Много лет служил России. Да! После октябрьского переворота я настоял на отделении Эстонии. Но в то же время я старался сблизить наши страны, чтоб избавить эстонцев от предубеждения к русским. Это кропотливый труд — сделать соседей друзьями… И вдруг Россия вламывается, всё круша, как медведь в барсучью нору. Я пытался объяснить: Сталину, Молотову, — что так мы лишь посеем вражду. Пытался, пытался. Они кивали. И только в заключении постиг простую истину: плевали они глубоко на наши симпатии-антипатии. Они нас мысленно похоронили.
Понизов, завороженный страстной исповедью необыкновенного этого человека, всё больше подпадал под его влияние, и сам ощущал себя кроликом, которого гипнотизирует змея. Попытался прервать наваждение.
— Странные беседы вы затеяли с главврачом клиники, господин Пятс. Если бы это говорил сумасшедший… Но вы не сумасшедший. Вы ищете собеседника. А ведь я даже по должности обязан…
— У вас глаза собачьи, — объяснился Пятс.
Понизов опешил.
— Больные, не стеклянные, — Пятс примирительно накрыл руку Понизова старческой ладонью. И Понизов ощутил, что ладонь эта мелко, едва ощутимо потряхивается. «Кажется, еще и Паркинсон начинается», — некстати подумалось ему, и — раздражение схлынуло, уступив место сочувствию.
— Не сердитесь, — попросил Пятс. — Вы правы, мне важно высказаться. Вы молодой. Может, доживете, когда на смену этим придут другие и спросят… И тогда ваше слово будет для меня важно. Да и вам самому. Мы маленький народ. И все процессы на глазах. Но всё, что говорил, касается и русских. Есть геноцид внешний, но есть и внутренний. У любой нации свой запас прочности. Понятно, у огромной России он куда обширней. Но — не безграничен. С вас же десятилетия за десятилетиями будто плодородные слои срезают. Дворянство, купечество, после — крестьяне зажиточные, интеллигенция. Будто аборты. Это не может длиться бесконечно. Потому что при всеобщей покорности неминуемо бесплодие и вырождение.
Понизов хотел возразить, но не мог, — многое из того, что говорил эстонский президент, крутилось в его голове в ночные бессонные часы.
Пятс, нашедший благодарного слушателя и опьяненный вниманием, рассказывал и рассказывал: о революции пятого года, об аресте большевиками, о годах эстонской независимости от эмиграции, становлении эстонской государственности. И о самом больном: крахе независимой республики, — его детища. Соприкоснувшийся с неведомой ему историей Понизов не слушал — внимал.
Сколько прошло времени? На улице стемнело. Врач и пациент сидели бок о бок.
В коридоре раздались цокающие шаги. В кабинет после короткого стука вошла энергичная женщина с красивым злым лицом — заведующая судебно-психиатрическим отделением Маргарита Феоктистовна Кайдалова.
При виде ее мужчины непроизвольно отодвинулись.
— Разрешите, Константин Александрович? — хрипловато произнесла она, уже отмахав широким шагом половину кабинета. Недоброжелательным взглядом полоснула по пациенту.
— Вот вы где, номер двенадцатый? Подумала сперва, не в бега ли подался. А то, гляжу, у вас чуть ли не вольный режим.
— Я пригласил пациента Пятса, — осадил Кайдалову Понизов.
Кайдалова нахмурилась.
— Кстати, номер двенадцатый, мне передали, что вы при больных ругали качество постельного белья.
— Я не ругал качество белья. Качества там нет. Оно просто дырявое, — возразил Пятс.
— Как бы то ни было, впредь прошу с подобными замечаниями только к врачу, один на один. Если закончили, Константин Александрович, пациенту пора на ужин.
Понурясь, Пятс нащупал клюку.
— Надеюсь, не заблудитесь, — проводила его Кайдалова. — И вообще, впредь предлагаю меньше толкаться в кабинетах начальства. А больше внимания режиму.
Когда пациент вышел, Кайдалова присоединилась к застывшему у окна Понизову. Сверху оба наблюдали, как неспешно, выбрасывая клюку, будто трость, вышагивает по снегу бывший президент Эстонии.
— Заносчивый! — оценила Кайдалова. — Ишь, как ногу впечатывает. Прям на плацу.
— Гордый, — не согласился Понизов. — У него ревматизм и вены. Видите, как аккуратно ставит ступню? Чтоб никто не заметил, насколько ему больно.
— Что ж, враги тоже сильными бывают. — Кайдалова вернулась к столу. — Тем зорче и беспощадней должны быть мы, психиатры.
Постучала ноготком по бутылке, потом по часикам на руке.
— Три часа беседы с врагом? Что могут подумать, Константин Александрович?
— Вообще-то я как врач беседовал с пациентом, — возразил Понизов. Подманил ее поближе. — А что вы подумали?
— Не валяйте дурака! Мы не на трибуне. И кому как не вам знать: психиатр не врач. Психиатр — боец. А Пятс этот — матерый антисоветчик! Которому необходимо дать понять, что он не в санатории. А отбывает наказание.
— Для нас он пациент! — сорвался на крик Понизов. Но Кайдалову не поколебал ни на йоту.
— Для нас он враг! — отрезала она. — А для вас в первую очередь. И без того нехорошие разговоры о вашей мягкотелости идут. Вы подумали, почему вас до сих пор не назначили на должность? Достаточно того, что приняли на работу судимую за измену Родине.
— Побойтесь бога, Маргарита Феоктистовна! Если вы о Гусевой, то она фронтовичка, незаконно осужденная. И в ближайшее время будет реабилитирована.
— Но в плену-то она была!
— Стало быть, тоже враг? — У Понизова заходили желваки.
Кайдалова смолчала значительно.
— Идите-ка вы работайте. Что касается пациента Пятса, он уж и без нас с вами свое получил. Пусть хоть умрет спокойно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});